Похождения скверной девчонки - Страница 16

— Ты здорово изменилась с нашей последней встречи, — сказал я, оглядывая ее с головы до ног. — Сколько же мы не виделись — года три, да?

— Я стала лучше или хуже? — спросила она тоном очень уверенной в себе женщины, словно чувствовала себя здесь хозяйкой. Затем уперла руки в боки и встала ко мне вполоборота — в позе манекенщицы.

— Лучше, — признал я, все еще не придя в себя от неожиданности. — Если честно, ты фантастически похорошела. И надо полагать, я уже не должен называть тебя ни чилийкой Лили, ни партизанкой товарищем Арлеттой. Как прикажешь обращаться к тебе теперь?

Она рассмеялась и показала золотое кольцо на правой руке.

— Теперь я зовусь по мужу, как и принято во Франции: мадам Робер Арну.

Я рискнул пригласить ее выпить кофе — чтобы вспомнить старое житье-бытье.

— Только не сейчас, меня ждет муж, — извинилась она, глядя на меня насмешливо и чуть свысока. — Он дипломат и работает здесь, во французском представительстве. Давай завтра в одиннадцать в «Де Маго». Знаешь, где это?

В ту ночь я долго не мог заснуть, думая то о ней, то о тете Альберте. А когда наконец заснул, меня начал преследовать дурацкий кошмар: товарищ Арлетта яростно лупит тетку Альберту, не слушая моих уговоров решить спор цивилизованным путем. Драка же произошла вот из-за чего: тетя обвинила чилийку в том, что та украла свое новое имя у одной из героинь Флобера. Я проснулся, тяжело дыша, мокрый от пота. Было еще темно, и где-то орала кошка.

Когда я пришел в «Де Маго», мадам Робер Арну уже сидела там, она расположилась за столиком на застекленной террасе — курила сигарету в мундштуке из слоновой кости и пила кофе. Выглядела она как модель из «Вог»: желтое платье, шляпка с цветочками и белые туфли. Да, перемена, нельзя не признать, была разительной.

— Ну что, ты по-прежнему влюблен в меня? — спросила она с ходу, видимо желая таким образом растопить лед.

— Кажется, да, и это хуже всего, — ответил я, чувствуя, как лицо мое заливается краской. — Но, знаешь, не будь я уже в тебя влюблен, сейчас ты сразила бы меня наповал. Ты стала такой красивой, такой элегантной… Смотрю и не верю своим глазам, скверная девчонка.

— Теперь, надеюсь, ты понимаешь, чего лишился из-за собственной трусости? — бросила она небрежно, и в глазах ее при этом плясали насмешливые огоньки, потом она с вызовом направила струю дыма прямо мне в лицо. — Если бы в тот раз, когда я захотела остаться с тобой, ты не сдрейфил, сейчас я была бы твоей женой. Но ты предпочел не ссориться со своим другом, товарищем Жаном, и отправил меня на Кубу. Что ж, такой шанс выпадает раз в жизни, Рикардито, и ты его упустил.

— Неужели дело настолько безнадежно? А если я смиренно покаюсь и пообещаю исправиться?

— Поздно, поздно, пай-мальчик. Чем может привлечь супругу французского дипломата несчастный переводчик из ЮНЕСКО?

Она говорила, не переставая улыбаться, и губы ее двигались с таким утонченным кокетством, какого прежде я у нее не замечал. Убаюканный музыкой нежного голоса, я не мог отвести глаз от красиво обрисованных чувственных губ, и мне страшно захотелось поцеловать ее. У меня бешено заколотилось сердце.

— Что ж, раз ты не можешь выйти за меня замуж, есть другой вариант: что нам мешает сделаться любовниками?

— Я верная жена, безупречная супруга, — ответила она притворно строгим тоном. И тут же без всякого перехода спросила: — А где товарищ Жан? Он вернулся в Перу, чтобы устроить там революцию?

— Да, несколько месяцев назад. И я ничего не знаю ни о нем, ни обо всех остальных. Хотя пока не читал и не слыхал, чтобы там началась партизанская война. Будем надеяться, что революционные воздушные замки растают как дым — без следа. А партизаны разойдутся по домам и забудут всю эту историю.

Мы проболтали часа два, не меньше. Разумеется, она уверяла меня, что ее роман с команданте Чаконом — досужие сплетни перуанцев, живущих в Гаване, а на самом деле они с команданте были просто добрыми друзьями. Она избегала говорить о том, как проходила военную подготовку, да и вообще старалась не вдаваться в подробности своего пребывания на острове. Избегала она и любых политических суждений. Единственная ее кубинская любовь — Робер Арну, поверенный в делах из французского посольства. Теперь, кстати, он получил повышение и стал советником-посланником. Едва сдерживая смех, хотя видно было, что ее до сих пор душит негодование, она описала, чего им стоило пожениться и сколько бюрократических препон пришлось преодолеть. Немыслимая вещь: приехавшая на Кубу революционерка решила улизнуть, не завершив курса военной подготовки… Но тут, надо отметить, команданте Чакон «проявил любовь и благородство» и помог им одержать верх над проклятыми чиновниками.

— Давай спорить на что угодно: ты спала с этим чертовым команданте!

— А ты, никак, ревнуешь?

— Да, сказал я, ужасно ревную. Она такая красивая, что я готов запродать душу дьяволу, готов на все, лишь бы лечь с ней в постель или хотя бы поцеловать. Я взял руку мадам Арну и поцеловал.

— Эй, перестань! — прикрикнула она, с преувеличенной опаской озираясь по сторонам. — Ты забыл, что я замужняя дама? А если здесь ненароком окажется кто-то из знакомых Робера, если мужу насплетничают?

Я сказал, что прекрасно понимаю ее: брак с дипломатом — вынужденный шаг, она согласилась на него исключительно ради того, чтобы вырваться с Кубы и обосноваться в Париже. И правильно сделала, я ведь тоже считаю, что Париж стоит любых жертв. Но чего ради теперь, когда мы сидим с ней вдвоем, она разыгрывает комедию, изображая из себя верную и любящую жену, хотя мы оба отлично знаем, что все это сказки. Она ничуть не рассердилась на мои слова, только быстро сменила тему и принялась жаловаться на то, что и здесь бюрократы не лучше, чем на Кубе: она, хоть и вышла замуж за француза, соблюдя все формальности, получит французское гражданство лишь через два года. А еще они только что сняли квартирку в Пасси. Сейчас она занята обустройством нового жилища, и как только наведет там порядок, непременно пригласит меня и познакомит со счастливым соперником, а он человек не только приятный, но еще и очень-очень образованный.