Похождения скверной девчонки - Страница 65

Я назначил встречу на послезавтра после окончания рабочего дня в ЮНЕСКО, то есть в шесть часов вечера, в «Ромери», в Сен-Жермен-де-Пре (бар всегда назывался «Ромери мартиникез», но недавно по непонятной причине потерял последнее слово). Когда я повесил трубку, сердце у меня колотилось как бешеное. Прежде чем вернуться в душ, я немного посидел, хватая ртом воздух, пока не восстановилось дыхание. Что она делает в Париже? Особые поручения Фукуды? Осваивает европейский рынок для экзотических порошков из слоновых бивней и рогов носорога? Я ей нужен, чтобы помочь в операциях с контрабандой, или чтобы отмывать деньги, или еще для каких-нибудь мафиозных дел? Как глупо, что я ответил на звонок. Теперь повторится старая история. Мы поговорим, и я снова покорюсь ее воле, она ведь всегда имела надо мной волшебную власть… Потом мы переживем короткую и обманчивую идиллию, я буду строить воздушные замки, и в самый неожиданный момент она исчезнет, а мне, обиженному и растерянному, придется опять зализывать раны — как после Токио. До следующей главы!

Я не рассказал Элене и Симону ни про звонок, ни про предстоящее свидание и двое суток провел в сомнамбулическом состоянии — вспышки здравомыслия сменялись полным помутнением рассудка, иногда, правда, туман рассеивался, и я устраивал сеанс мазохизма, осыпая себя подходящими к случаю ругательствами: идиот, кретин, ты вполне заслужил все, что с тобой происходит, произошло и произойдет в будущем

День, на который было назначено свидание, был тусклым и сырым, как обычно в конце парижской осени, когда на деревьях уже почти не остается листьев, а в небе — света, плохая погода вызывает у людей плохое настроение, мужчины и женщины ходят по улице закутавшись в пальто и шарфы, в перчатках и с зонтиками, все куда-то торопятся и люто ненавидят окружающий мир. Я вышел из ЮНЕСКО, хотел было взять такси, но из-за дождя свободных машин не было, и я решил ехать на метро. Доехал до станции «Сен-Жермен» и, перешагнув порог «Ромери», сразу увидел ее. Она сидела на террасе, перед ней стояла чашка чая и бутылочка перье. Заметив меня, она поднялась и подставила щеку для поцелуя.

— Можем мы позволить себе accolade или нет?

Заведение было заполнено обычной здешней публикой — туристы, плейбои с цепочками на шее в кокетливых жилетах и куртках, девушки в мини-юбках и с полуоголенной грудью, некоторые с макияжем, который больше подошел бы для сцены. Я заказал себе грог. Мы молчали и при этом не без смущения смотрели друг на друга, не зная, что сказать.

Курико разительно переменилась. За время, пролетевшее с последней нашей встречи в Токио, она не только потеряла килограммов десять и превратилась в скелет, но и лет на десять постарела. Одета она была скромно и небрежно, такой я видел ее всего однажды — в то далекое утро, когда по просьбе Пауля встретил их группу в аэропорту «Орли». Изрядно потертое пальто и шерстяные брюки невразумительного цвета, старые, давно не чищенные туфли. Причесана она была кое-как, ногти на очень длинных пальцах не покрыты лаком и как будто обкусаны. На очень бледном лице кожа обтягивала скулы. Глаза потускнели, и в них словно затаился страх — она стала похожа на какого-то пугливого зверька. Ни одного украшения, ни намека на макияж.

— Не так-то просто было до тебя добраться! — проговорила она наконец. Потом протянула руку, коснулась моего плеча и попыталась изобразить былую кокетливую улыбку, но у нее это плохо получилось. — Ну, скажи мне хотя бы, что гнев твой немного поостыл и ненависть стихла.

— Давай не будем этого касаться, — ответил я. — Ни сейчас, ни потом. Никогда. Зачем ты мне названивала?

— Ты ведь обещал уделить мне полчаса, так? — сказала она, убрав руку с моего плеча и выпрямляясь. — Значит, время у нас еще есть. Расскажи про себя. У тебя все в порядке? Завел любовницу? На жизнь зарабатываешь тем же?

— И останусь несмышленышем до самой смерти, — рассмеялся я невеселым смехом.

Она продолжала смотреть на меня очень серьезно.

— С годами ты стал обидчивее, Рикардо. Раньше ты оттаивал куда быстрее. — В ее глазах на секунду вспыхнул прежний огонек. — Ты все так же говоришь женщинам глупые красивости или уже перестал?

— Когда ты приехала в Париж? Что ты тут делаешь? Работаешь на японского гангстера?

Она отрицательно покачала головой. Мне показалось, что она вот-вот расхохочется, но лицо ее, наоборот, словно окаменело, пухлые губы задрожали. Кстати, губы, как и раньше, резко выделялись на лице, хотя теперь выглядели несколько увядшими, как и вся она.

— Фукуда меня выгнал, и случилось это больше года назад. Вот я и приехала в Париж.

— Теперь понятно, почему ты в таком неприглядном виде, — горько пошутил я. — Никогда не думал, что доведется увидеть тебя такой…

— А была еще хуже, — сухо бросила она. — В какой-то момент я даже решила, что вот-вот помру. Два моих последних звонка — это тогда. Чтобы по крайней мере похоронил меня ты, а не чужой человек. Хотела попросить, чтобы ты меня кремировал. Знаешь, ужас берет при одной только мысли, что мое тело будут пожирать черви. Но теперь, кажется, все как-то налаживается.

Она говорила спокойно, хотя намеренно давала уловить в своих словах едва сдерживаемое бешенство. И вроде бы не разыгрывала передо мной жалостную сцену, а если и играла, то с величайшим искусством. Скорее она описывала реальное положение дел. Описывала отстраненно, как оно есть, тоном полицейского или нотариуса.

— Ты пыталась покончить с собой, когда он тебя бросил?

Она покачала головой и передернула плечами.